Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - Александр Анатольевич Васькин

которое заключается в любви моей к Ляле: это мое все богатство, и сила, и слава!» (запись в дневнике за 1941 год).

Но все же квартиру Пришвин тоже любил, хотя и скрывал это распространенное среди соседей чувство: «Дом писателей или читателей. Это отличный дом в 10 (11?) этажей в Замоскворечье, между Полянкой и Ордынкой, в Лаврушинском переулке, 17/19, как раз почти против Третьяковской галереи. Из южных окон своей квартиры я вижу бесконечный поток людей, идущих в Третьяковскую галерею. <Зачеркнуто: Люблю я свою квартиру.>» (запись от 1944 года).

Свою краснодеревчатую квартиру художник света Пришвин (его собственное определение) ласково именовал «избушкой». И если другие, переехавшие сюда, только и делали, что бегали за водкой в коммерческий буфет Третьяковки, то Михаил Михайлович стал творить еще больше: «Радостно было мое пробуждение на шестом этаже. Москва лежала покрытая звездной порошей, и, как тигры по хребтам гор, везде ходили по крышам коты. Сколько четких следов, сколько весенних романов: весной света все коты лезут на крыши» (запись от 1938 года). Пришвин как-то сказал о себе: «Розанов — послесловие русской литературы, я — бесплатное приложение».

Как мы уже убедились, нередко на место арестованных жильцов в Дом писателей вселялись работники карательных органов, что выглядело довольно символично и отражало систему отношений. Некоторые деятели культуры днем водили слишком близкую дружбу с теми, кто ночью не дремал, рассылая по Москве черные воронки. Взять хотя бы Бабеля и его дружбу с Ежовым. Фамилия Бабеля встречается в эпиграмме на писателя Льва Никулина:

«Каин, где Авель?» —

«Никулин, где Бабель?»

О Никулине ходили неприятные слухи как о стукаче:

Никулин Лев, стукач-надомник,

недавно выпустил двухтомник.

Правда это или нет — ответ на этот вопрос могут дать только соответствующие архивы, которые сегодня закрыты. Но в любом случае, попробуй-ка отмойся от такого обвинения. А в стукачестве в разное время обвиняли многих, чуть ли не каждого второго писателя. Получалось, что один болтал, а другой на него «стучал». Бывало, что, не простив успех соседу-сочинителю, сразу пускали сплетню о его причинах: ну как же, все с ним ясно, органы помогли. А во всем, наверное, виноват проклятый «квартирный вопрос», испортивший москвичей.

Дочь Никулина Ольга вспоминала, как проходило заселение в квартиру: «Мои мама и папа въехали в этот дом в 1937 году. Мама, очень предприимчивая молодая артистка Малого театра, на собраниях, где происходили жеребьевки, распределения квартир и так далее, подружилась с Лидией Андреевной Руслановой, которая тоже оказалась резиденткой нашего дома. И они, две бойкие бабенки, сразу друг другу понравились. Получив в домоуправлении ключи от квартиры, они прихватили тюфяки, посуду, бутылку коньяка, сардины, белый хлеб и лимон, взяли такси и приехали сюда. Мама выросла в религиозной семье, поэтому бабушка ей заранее написала молитву на освящение дома, очень длинную, но мама запомнила лишь небольшой отрывок. Они сначала пошли к Руслановой на шестой этаж, в двадцать девятую квартиру, мама побрызгала там из бутылочки святой водой и прочла молитву, чтобы этого дома не коснулись ни гром, ни огонь, ни вода, ни война, ни наветы, ни злые люди и так далее. Потом посмотрели в окно, выходящее на северную сторону, то есть на Кремль, и совершенно обалдели от открывающегося вида — от Большого Каменного моста до Большого Москворецкого моста, и Кремль весь как на ладони. Потом они оставили часть вещичек — как бы пометили квартиру, застолбили ее — и поднялись к нам на седьмой этаж, в тридцатую квартиру. Тут они бросили тюфячок, расстелили на полу какие-то газеты, салфетку и разложили закуску. Мама тоже побрызгала все комнаты святой водой, прочла выдержку из молитвы, ну и после этого они с чистой совестью очень хорошо клюкнули. Настоящие артистки — вдвоем раздавили бутылочку коньяка. И вот с этого, собственно, началась их дружба».

«Бойкая бабенка» Лидия Русланова была не только талантливой исполнительницей русских народных песен, но и деловым и очень богатым человеком, что и позволило ей затесаться в ряды писателей. Стоимость ее коллекции произведений искусства была настолько высока, что решение о ее эвакуации из Москвы в 1941 году принималось в Кремле. Страсть к собирательству простая эрзянская крестьянка переняла от одного из своих мужей, популярного конферансье Михаила Гаркави, многочисленные и далеко идущие связи которого и позволили ему с Руслановой очутиться в этом доме. Кстати, квартира Пастернака предназначалась первоначально одной из любовниц Гаркави, но то ли он ее разлюбил, то ли она его бросила, в итоге чердачная квартирка досталась поэту. Жили конферансье и его жена на широкую ногу. Он вел концерты, она пела, баянист аккомпанировал.

Застать дома всенародную любимицу было непросто: всё в разъездах да на гастролях. Соответственно, и зарабатывала она немало. Причем именно зарабатывала, а не получала, как ее соседи-графоманы премии одну за другой (Сталинская премия 1-й степени составляла 100 тысяч рублей). Например, в 1946 году в четырехмесячной поездке с концертами по городам Урала и Сибири она заработала свыше 500 тысяч рублей, летом 1948 года из поездки по Украине она привезла 100 тысяч рублей. Ей даже не нужны были левые концерты, даже по существовавшим ставкам заработок певицы составлял не менее 60 тысяч рублей лишь за одни «Валенки» и «Барыню». На руках у нее всегда были крупные суммы наличных денег. На материальное благосостояние Руслановой не повлияли ни война, ни денежная реформа 1947 года. К тому уже деньги она успешно вкладывала в золото-бриллианты, которые ей приносили прямо на квартиру. Так, однажды, некая «тетя Саша» пришла домой к Руслановой и предложила ей купить бриллиант стоимостью 40 тысяч рублей, предназначавшийся Любови Орловой, но актриса в то время была на гастролях, в итоге кольцо досталось Руслановой. А затем она купила у «тети» еще кое-что, затем еще…

Как-то еще до войны, понравившись Сталину на одном из придворных кремлевских концертов (во время которого вожди обычно выпивали и закусывали), она удостоилась приглашения сесть за стол к членам политбюро и угоститься чем бог послал. На что певица отрезала: «Вы бы моей родне в Саратове помогли: голодают!» «Рэчистая!» — отреагировал лаконично вождь, велевший больше ее не приглашать ни к столу, ни на концерты.

В 1942 году Русланова, не боявшаяся не только Сталина, но и выступлений под пулями и бомбами, встретила своего последнего мужа, генерала Владимира Крюкова, с которым ей суждено было пройти все дальнейшие испытания и унижения. Крюков к тому же был близок с маршалом Жуковым, большим любителем русских народных песен, игравшим на гармони и распевавшим вместе с Руслановой застольные песни. Поначалу это приносило лишь дивиденды — маршал наградил певицу орденом Отечественной войны 1-й степени.

Само собой, долго